Аркадий БАБЧЕНКО, писатель
— «Новая газета» 26.05.2005
Лишний человек
Темная лестничная площадка захламлена. Низкий потолок. Тусклая пыльная лампочка на проводах. Подслеповатое тюремное окошко под потолком. Квартира обита дерматином, дверь изодрана, разбита. Сколько раз я видел такие хибары в Чечне - темные, забитые русскими беженцами. Запах здесь такой… Я долго не мог понять, чем это пахнет — во всех жилищах одинаково; а потом понял. Никомуненужностью.
Кухня такая маленькая, что если встать в ее центре, то руками можно дотянуться до стен. Белье на веревках. Ведра с водой — на табуретках, на плите, на полу. Не могут так жить люди в начале двадцать первого века. В центре столицы. В день шестидесятилетия Победы.
Но живут. В этом предназначенном под снос доме уже двенадцать лет ютятся дошедший до Берлина ветеран Великой войны и его жена. Русские беженцы без гражданства.
Юрий Тимофеевич лежал на старой дореволюционной кровати. Ее металлические спинки, изъеденные по бокам ржавчиной, скрипели при каждом движении. Я сижу на табуретке напротив, смотрю в его глаза.
— Мне нужна помощь, — слабым голосом произносит Юрий Тимофеевич. — Надо составить иск против администрации президента. Это последняя инстанция. Дальше мне бороться не с кем.
Юрий Тимофеевич — беженец. У него нет ничего, вообще ничего, даже паспорта.
Москва с ее огнями, шестидесятилетиями, парадами, монетизациями и льготами — не для него. У него и льгот-то никаких нет, монетизировать нечего…
До перестройки Лопатины жили в Тбилиси. У Юрия Тимофеевича, преподавателя артиллерийского института, было все, о чем человек может только мечтать. Жизнь. Победа. Мир. Двое сыновей. Жена. Трехкомнатная квартира. Любимая работа — артиллерия.
В конце восьмидесятых русским в Тбилиси стало плохо. Лопатин решил перевезти семью в Россию. Благо в Москве жил командир его батальона полковник Апаринцев. Он и приютил у себя Лопатиных. Несколько лет жили вместе; вместе и ходили по инстанциям, обивали пороги. Кроме удостоверения беженца у Лопатиных не было никаких документов. С развалом Советского Союза их паспорта вдруг стали недействительны. Ветеран-разведчик превратился в бомжа. Без гражданства, без документов, без прописки, без пенсии, без медицинской помощи, без квартиры и без средств к существованию. Ему даже пенсию не выплачивали.
— Я не какая-нибудь шушера подзаборная, кого страна должна стесняться! Я кандидат технических наук. У меня тридцать семь научных трудов, — кричит Юрий Тимофеевич, и его палец вновь буравит потолок. — И мы тут никому не нужны! Государство торгует гражданством, как пирожками. Вот-вот, смотрите, — протягивает он мне аккуратно сложенную газетную заметку. — Вот послушайте, как получают гражданство. Вот: на одном квадратном метре было зарегистрировано — сядьте, а то упадете — пятьсот азербайджанцев! Мне каждый раз говорят: дед, ну что ты гоношишься? Пятьсот долларов — и паспорт твой. А где я возьму пятьсот долларов? Для меня это немыслимая сумма. И потом, я воевал за свою Родину, почему я должен платить? Нас, беженцев из бывших республик, попросту выкинули на помойку… Старшему сыну уже раз десять предлагали ехать в Штаты — там он нужен, там его голова ценится. А тут — нет. Но почему мы должны уезжать? Здесь моя Родина, здесь лежат мои фронтовые товарищи, я воевал за эту землю!
Юрий Тимофеевич вдруг замолкает. Взгляд его тяжелеет, становится рассеянным.
— Пять лет назад Боря Апаринцев умер. У него начались сильные боли…
О том, как умирал его фронтовой друг, Юрий Тимофеевич рассказывает очень тяжело. С долгими паузами.
— Он был ранен, с войны у него в спине сидел осколок. Каждый шаг причинял ему острую боль. А подниматься сюда, в эту квартиру, на второй этаж, для него было просто невыносимо. Понимаете? Сходить за хлебом или за пенсией было пыткой. Он просил дать ему однокомнатную квартиру или комнату в коммуналке в любом районе Москвы, но на первом этаже или в доме с лифтом! Не дали.
…В тот день Лопатин и Апаринцев в очередной раз отправились обивать пороги в управу и выпрашивать комнату в доме с лифтом. Апаринцев уже почти не мог передвигаться самостоятельно.
— Завел я его в кабинет. А сам остался ждать в коридоре. Минут десять была тишина. А потом начались крики. Кричала женщина, к которой мы пришли, кричала так, что в коридоре было слышно: «Когда ж вы все передохнете!!!». Она буквально выпихнула его из кабинета…
После этого визита Апаринцев уже не вставал с постели. Он умер через три месяца.
Прошло пять лет. На той же самой койке, в той же самой комнате лежит больной ветеран, русский беженец и рассказывает все ту же историю о неправде и бездушии.
А в трех километрах отсюда — на Красной площади — дикторы кричат в мегафон красивые слова о долге перед Родиной.
У Лопатина чувство справедливости обострено до предела. Сотни раз у него была возможность купить себе гражданство. Он не сделал этого. И семье запретил. Все это время он обивает пороги, ходит по инстанциям, добивается, ругается и судится, судится, судится… Со всеми теми, кто забыл о том, что он служит людям, а не люди ему. Со всеми, кто превратил свою работу в кормушку. Война его не закончилась и через шестьдесят лет. Кипы исков, газетных вырезок, документов, законов и кодексов громоздятся на полу, на столе, на стульях.
В соседней комнате работает телевизор. Идет какой-то документальный фильм про Великую Отечественную. Победа давно уже стала брендом, как йогурты или средства гигиены. В этом году на ней можно заработать неплохие деньги.
Я смотрю на ветерана этой великой Победы и вижу себя через пятьдесят лет. Это мое будущее лежит на кровати с восковым лицом и из-под волос ползет желтизна, а на подушке видны только глаза — огромные и бесконечно усталые. Точно так же я буду лежать на старом диване через пятьдесят лет, и получать одиннадцатое декабря будильник в коробочке и медаль за освобождение Грозного.
Очередной никому не нужный ветеран очередной никому не нужной войны.
У меня тоже слишком обострено чувство справедливости. Я встаю, записываю телефоны, фамилии, статьи законов. Завтра буду звонить, ругаться, доказывать…
Я это делаю не для него. Для себя. Война его и моя продолжается.
А из окна такой замечательный вид. Красивые «Мерседесы» припаркованы на обочине дома, в котором лежит на кровати никому не нужный ветеран Великой войны, дошедший до Берлина разведчик 177-го гвардейского стрелкового полка 60-й гвардейской стрелковой дивизии, полковник запаса Юрий Тимофеевич Лопатин.