Принцев Иван Васильевич

Татьяна Ивановна Принцева - для внучки Марфы, 7 декабря 2006 г.

Родился 1 октября (по новому стилю) 1906 г. в деревне Нечаяно Старорусского района Новгородской области в семье Принцева Василия Алексеевича, который был потомком аракчеевского поселенца Алексея и рабы Любавы. То есть прабабка моя была крепостной, а вот прадед был уже государственный крестьянин, потому что в то время министр Аракчеев устроил на Новгородской земле военные поселения, где крестьяне пахали землю и одновременно несли военную службу. Но я слышала от отца, что крестьяне деревни Нечаяно откупились от своей госпожи задолго до отмены крепостного права, когда их госпожа (ее звали Татьяной) проиграла в карту крупную сумму, а крестьяне собрали ей эти деньги. По-видимому, народ был не бедный. Мой отец, Иван Васильевич, интересовался историей военных поселений, и по его версии фамилия произошла от названия «принц», которое давали каким-то начальникам в этих поселениях. Эта фамилия встречается именно там, где были военные поселения. По мнению Миши, эти земли когда-то принадлежали принцу Ольденбургскому, поэтому мы «принцевы».

Принцев Василий Алексеевич учился в семинарии, но служителем церкви не стал. Он стал учителем в земской школе. Женился он на простой неграмотной деревенской девушке Василисе, которая и вела крестьянское хозяйство. После женитьбы Василий Алексеевич ушел из школы и стал работать в крестьянском кредитном товариществе в Старой Руссе. Он пропагандировал новую технику и новые сорта среди крестьян и предлагал им брать кредиты. Все новые технологии опробовал на своем хозяйстве, сам что-то изобретал и патентовал. Жил в Старой Руссе, домой приезжал по субботам, и через каждые полтора года жена рожала ему детей. Из 11 детей выжило 9. Мой отец и твой прадед, Иван Васильевич, был четвертым.

По воспоминаниям папиной младшей сестры Зинаиды Васильевны, в доме была хорошая библиотека и красивый письменный стол. По замыслу Василия Алексеевича, земля должна была перейти старшему сыну, Николаю, а все остальные дети должны были получить образование. Ивану Васильевичу назначено было инженерное образование. Он уже до революции учился в реальном училище (где образование с техническим уклоном). После окончания школы в Старой Руссе он приехал в Ленинград и поступил в Военно-Механический институт. Закончил его хорошо, потом отслужил во флоте срочную службу и после демобилизации работал в Ленинграде на заводе инженером.

Но вскоре он уехал на Украину в город Краматорск по призыву наркома (так тогда называли министров) тяжелого машиностроения Орджоникидзе строить новый завод. По этому призыву поехали и многие другие его однокашники по институту. Но тут начались сталинские репрессии, и эти молодые умные и увлеченные работой специалисты были названы вредителями. Завод не успевали сдать в срок, потому что наверху оказались прежние лодыри и пьяницы, в лучшем случае троечники (посредственные ученики), как сейчас, и им надо было найти виноватых. Мой отец в этот черный список не вошел, но когда на партийном собрании (а все они были коммунистами) обвинили его друзей, он не выдержал, вышел на трибуну и заступился за них, сказал, что этого не может быть. За такую смелость его тут же исключили из партии, а остальных отправили потом в Гулаг (в лагеря для заключенных), где они и сгинули. Один из них, выживший, приезжал к нам после войны.

После возвращения с этой стройки папу не брали долго на работу, но потом взяли по чьему-то ходатайству на военный завод. Орджоникидзе после этого «дела с вредителями» застрелился. Когда началась война, у отца была бронь (освобождение от призыва на войну), потому что он работал на военном заводе. Но когда начался голод, маме стало ясно, что он его не переживет. Она посоветовала ему пойти на фронт, да и он сам этого хотел. Он оказался на Волховском фронте под Ленинградом, вначале его взяли рядовым, но закончил он войну в чине капитана артиллерии. Раз в неделю папа приносил нам с фронта сэкономленную за неделю еду: бидончик с замороженным гороховым супом и, наверное, еще что-то, чего я не помню. Мне было 4 года, и я долгое время считала, что в бидоне было сгущенное молоко. Благодаря этому мы выжили. Когда открылась Дорога жизни по Ладоге, папа отвез нас на Большую землю (где не было блокады) в порожней машине, на которой он ездил за патронами. Наверное, это было не совсем законно, потому что я помню, как меня запихивали куда-то под скамейку.

Во время неудачной попытки снятия блокады в 1943 году, когда наши солдаты и офицеры оказались в ноябре месяце осажденными в Синявинских болотах, папа получил ревматизм и лежал в госпитале, потом вернулся на фронт и участвовал в освобождении Крыма, а потом Прибалтики. За всю войну он не был ни разу ранен, даже ни одной царапины не было. Бог его хранил. Потому что были такие случаи, когда он остановился, чтобы прикурить. А шедший с ним рядом сделал шаг вперед, и был убит. Или, например, ему под подушку, когда он спал, попал осколок снаряда и разорвал чемоданчик, в котором лежали наши фотографии. Эти опаленные осколком фото хранились у нас, а теперь, наверное, у Сорокиных, кому мы с Галей отдали все, касающееся папы, в том числе его ордена и медали. Но после войны вернулся ревматизм, полученный в Синявинских болотах. От ревматизма его вылечили в грузинском курорте Цхалтубо, зато испортили сердце. В 1951 году мне сказали, что твой отец опасно болен, и что он может умереть каждую минуту. С тех пор мы жили под знаком папиной болезни, с врачами и больницами. Много раз я, сидя в соседней комнате, прислушивалась, как он дышит, и со страхом входила, жив ли он. А вот умер он ночью в больнице один, в ночь с 13 на 14 января 1956 года.

Последние годы перед болезнью он работал на заводе подъемно-транспортного оборудования и делал эскалаторы для метро. Он был уже главным технологом завода и претендентом на директорское кресло. Его снова приняли в коммунистическую партию на войне. Когда он болел, он ждал напряженно чего-то, слушая радио. Потом я поняла, что после смерти Сталина он ждал реабилитации жертвам репрессий, но не дождался всего несколько месяцев до ХХ-го съезда с разоблачениями культа личности.

Мой отец, Принцев Иван Васильевич, был очень честным, порядочным и справедливым человеком. Когда в нашей коммуналке случались споры по оплате коммунальных услуг, соседи обращались к моему отцу, как к арбитру, даже если они были не согласны с мамиными расчетами. Они твердо знали, что Иван Васильевич решит по справедливости. Он пользовался всеобщим уважением. Он очень любил свою работу, и там бывал строг с подчиненными, но дома он был добрым мужем и отцом. Не пил алкоголя. Один раз я видела его пьяным, когда его привезли с какого-то праздника на заводе. Он хотел выйти погулять с 5-го этажа, а мы висели на нем и хохотали.

Папа очень любил свою последнюю дочь Наташу, звал ее Натулёк. Она бывала с ним чаще других, а он последние 5 лет был прикован к дому. Похоронен Иван Васильевич Принцев вместе со своим отцом Василием Алексеевичем Принцевым на Казанском кладбище в Петербурге, что в Рыбацком, под стенами староверческого храма Казанской Божьей Матери, с левой стороны.